По делам их - Страница 76

— Если ошибаюсь… — повторил он тихо. — Если я ошибаюсь… Я всегда этого боялся — того дня, когда узнаю, что человек, оказавшийся в моих руках, невиновен. Что я ошибся.

— Ты справишься, — произнесла Маргарет убежденно, прижавшись к его лбу губами. — Ты сильный; ты справишься.

— «Сильный»… — повторил Курт с улыбкой. — Я тебя сегодня едва не уронил; «сильный»…

— Я говорю не о том. Ты… в тебе есть что-то… — она запнулась, то ли смутившись, то ли попросту пытаясь подобрать нужные слова. — Поверь женской интуиции, ты — не такой, как все. В тебе есть… vitalis, понимаешь? Ты обладаешь крепким духом, и тебе многое под силу; я увидела это в первый же миг нашей встречи, я поняла это сразу.

Он прикрыл глаза, обняв хрупкие плечи, и вздохнул, прижав Маргарет к груди.

— Спасибо, — шепнул Курт тихо. — За то, что ты есть — спасибо…

Когда он проснулся, за окном было темно; Маргарет сидела на низенькой скамеечке подле стола, склонившись над его курткой с иглой в руке.

— Я зашила твой рукав, — пояснила она в ответ на его вопрошающий взгляд, улыбнувшись. — И воротник — наверное, когда ты прыгал по университетскому саду; разошлось два-три стежка, но если не зашить сейчас, после пойдет дальше.

— Интересно, — произнес Курт с усмешкой, — сколькие из живущих ныне могут похвастать тем, что им штопают одежду особы графских кровей…

— Самодовольный и высокомерный нахал, — отозвалась Маргарет, обрезая нитку, и, бросив куртку на стол, подсела к нему, обняв. — Поднимайся. Приходил твой помощник, Бруно. Какой-то человек явился в Друденхаус, ища тебя, и за тобой решили послать — Бруно сказал, это что-то важное, связано с твоим делом.

***

До башни Друденхауса Курт почти бежал по темным ночным улицам; в одном из проулков столкнувшись с юношей своих примерно лет, приостановился, чуть отступив назад, уже предчувствуя, что будет, и не удивился, услышав:

— Эй, парень, купи булыжник.

Курт бросил взгляд вправо, влево, убедившись, что вышедший на ночную охоту студент одинок.

— При всем моем сочувствии к бедственному положению слушателей университетских курсов, — отозвался он, сдвинув встречного плечом в сторону, — не могу сказать, что ограбить местного инквизитора — хорошая идея.

— Вот дерьмо, — вздохнул студент, и он усмехнулся, уходя:

— Случается.

Башни Друденхауса ночью походили на два мрачных утеса над морской гладью, нависшие с обрыва; на миг Курт остановился у двери в приемный зал, глядя на подвальную лестницу и пытаясь мысленно вообразить, как там, внизу, в зарешеченном углу на ледяном каменном полу лежит истерзанный полураздетый человек…

На миг возникло видение тонких пальцев, что сегодня лежали в его ладони, и словно наяву в ушах возник мерзкий, пробуждающий содрогание звук, слышанный незадолго до этого — хруст выворачиваемых суставов и крик, гасимый сводами; те, кто строил эту башню, учли все, в том числе и акустику, долженствующую беречь слух дознавателей от чрезмерно громких ответов испытуемых. Но никто не придумал до сих пор того, что берегло бы их душу…

— Явился, твое инквизиторство? — голос Бруно в тишине спящего Друденхауса прозвучал резко, излишне громко и режуще. — Кажется, по новому уставу ведения следствия, я имею право знать, за что меня изводят. Требую пояснить, почему ко мне применили ademptio somnum.

— Что? — переспросил он тихо, силясь отогнать от мысленного взора видение хрупких пальцев и заставить себя не слышать мнимого крика; Бруно покосился на него настороженно, согнав с лица улыбку, и пояснил снисходительно:

— Едва я успел прикорнуть, явился человек, разыскивающий тебя. Какой-то идиот вместо того, чтобы спать, в три часа ночи приперся в Друденхаус, дабы отыскать дознавателя, ведущего следствие по смерти Филиппа Шлага. И мне пришлось тащиться по темным и, заметь, опасным улицам этого достославного города, затем чтобы вытащить тебя из теплой… гм… В общем, можешь быть довольным: наконец-то у тебя появился свидетель, желающий говорить voluntarie и… как там у вас?

— Кто и где он? — оборвал Курт; тот махнул рукой назад:

— Наверху, в одной из комнат для допроса. Ждет. Притащил с собой какой-то невообразимый сверток; может, взятку хочет сунуть? Надеюсь, и мне что перепадет…

— Что еще? — сворачивая к лестнице, уточнил он. — Кто он такой — он сказал?

— Сказал, его зовут Элеазар Леви-Афферман.

— Как? — переспросил Курт, остановившись с занесенной над ступенькой ногой. — Еврей?!

— Если, по-твоему, это больше похоже на мавра…

— Господи, ушам своим не верю… — пробормотал он, снова устремляясь по лестнице вверх; Бруно усмехнулся:

— Заветная мечта инквизитора: евреи сами сбегаются в Друденхаус.

Пол-этажа, отделяющие лестницу от двери допросной комнаты, Курт преодолел стремительным, нетерпеливым шагом, стремясь держать себя в руках, но все равно умирая от любопытства.

Элеазар Леви-Афферман, вопреки его ожиданиям, оказался не старым, седым и плешивым коротышкой, а еще довольно молодым человеком лет неполных сорока, статным и на голову выше майстера инквизитора, с угольно-черными коротко стрижеными волосами, убранными под невысокую шапку, которую он сдернул, встав навстречу вошедшему следователю.

— Я сильно прошу прощения у господина дознавателя, — заговорил он, позабыв поздороваться, косясь на замершего за его спиною стража, сонного и оттого хмурого, как вестник Апокалипсиса, — что обеспокоил его в столь поздний час. Меня зовут Элеазар Леви-Афферман, и живущие в этом благословенном городе граждане, да будет им милости и мира, знают, что я ювелир, который продолжает дело отца своего, сохраняя в неисчерпаемом изяществе это тонкое искусство.