— Твой приятель соврал, так? — почти нежно поинтересовался Ланц. — Тебя просто не было в его доме в тот вечер?
— Я был у него, был, но не всю ночь… Я не хотел! — почти крикнул тот, и Ланц участливо похлопал его по плечу:
— Спокойно; уверен, ты уже жалеешь о том, что сделал… Давай по порядку. Откуда ты ее знаешь, что вас связывало — только спокойно и подробно.
— Я всего лишь встретился с ней пару раз — и все! — Йозеф вскинул голову, глядя на следователя просительно. — Я просто был… был с ней несколько раз, я ее толком и не знаю! А она вдруг вцепилась в меня прямо посреди улицы, у всех на глазах, и сказала, что в положении… Я собирался жениться, понимаете? На девушке из хорошей семьи; она бы в жизни не связалась со мной, если бы узнала, что у меня ребенок на стороне!
— Продолжай, — мягко подбодрил его Ланц, когда тот замолчал, глядя в пол; парень поджался.
— Я… я предложил ей обратиться к лекарю… чтобы…
— То есть, предложил ей совершить убийство?
Йозеф закивал, не поднимая глаз; Ланц осторожно вдохнул сквозь зубы и, склонившись к нему, тихо спросил:
— И?
— Она отказалась. Потом говорила, что ей ничего не надо; но я-то знаю, что у всех них на уме! В любой момент может постучать в дверь, чтобы требовать денег или еще чего-то; я не мог этого допустить! У меня свадьба через месяц!
— Твой приятель знал, в чем участвует, покрывая тебя? — уже жестче поинтересовался Ланц. — Только не вздумай врать.
— Знал… — чуть слышно отозвался тот. — Мы… мы выпили, и я рассказал ему… о ней. А потом сказал, что готов убить ее — просто это вырвалось, я не собирался… Но потом… Наверное, я просто выпил слишком много… Я встал и сказал, что прямо сейчас пойду к ней и убью. И… пошел…
— Что ты сделал с ней?
— Я… подушкой… — уже на пределе слышимости прошептал тот. — Бросил на кровать, сел коленями на руки и… задушил подушкой…
Ланц отвернулся, прошагав к столу, где все так же молча сидел его сослуживец, и выдохнул, потирая ладонью лоб:
— Запиши признание, Густав. Пусть он его подпишет, и передай ублюдка светским. Это двойное убийство при отягчающих обстоятельствах, но вполне мирское, дальше — не наше дело. Не забудь упомянуть о соучастии его дружка — пусть сами решают, что будут с ним делать.
— А может, ну его? — хмуро предложил Райзе, глядя на всхлипывающего задержанного презрительно. — Взять и его сюда; через пару часов один сознается в колдовстве, другой — в соучастии. С немалым удовольствием поднес бы огоньку этой сволочи…
Йозеф дернулся, глядя на следователей уже с неприкрытым ужасом, и Ланц отмахнулся:
— Не дергайся, парень. Еще надергаешься — с веревкой на шее… Пойдем, абориген.
Курт медленно поднялся, вышел вслед за ним в коридор, обернувшись на пороге; Йозеф Вальзен сидел, скрючившись, закрыв лицо руками и почти плача.
— Вот так и работаем, — сообщил Ланц с тяжким вздохом, прислонившись к стене. — Сваливают к нам всякую шваль; мы бьемся, а светские только обвиняемых подбирают… Попадаются и настоящие дела — по нашему ведомству, но частенько бывает и такое.
— И насколько часто?
— Довольно… — он взглянул на Курта пристально, невесело усмехнувшись: — Ну, посмотрел, как все на самом деле? В академии, небось, не тому учили?
— Всякому учили, — осторожно ответил он, и тот развел руками:
— Ну, мы тут люди простые, академиев не кончали, посему работаем, как умеем. Итак, абориген, пойдешь отсыпаться с дороги, или сперва показать тебе, что у нас тут где и как?
— Сперва показать, — откликнулся Курт, ни на миг не задумавшись, и тут же поправился: — Если я не отрываю тебя от дел.
Ланц отмахнулся, продолжением жеста приглашая идти следом за собою, и двинулся от двери прочь.
— Дел сегодня больше никаких нет, — пояснял он на ходу, придерживая шаг, дабы новичок не отставал от него в коридорах. — Дел вообще негусто. Когда я говорил, что часто выдаются вот такие истории, когда нам приходится разбираться с подобными случаями, к нам касательства не имеющими, я забыл упомянуть о том, что по большей части случаются именно они. Ты, наверное, решил — большой город, большие дела? все то же, что и везде, либо же вообще полная тишь — последнее «большое дело» было с десяток лет назад… О бунте ткацкой гильдии слышать доводилось?
— Краем уха.
— Вот это — это было дело, — серьезно кивнул Ланц. — Ты ведь имеешь представление, насколько они были влиятельны?
— Я был не в том возрасте, чтобы интересоваться, за кем главная рука в Кельне, Дитрих, однако примерно представляю.
— Ну, тогда вряд ли. Они в те годы, видишь ли, были самой богатой гильдией, самой влиятельной, вплоть до того, что в законе было прописано четко и недвусмысленно: «На чем ткачи положат, будет ли то справедливо или нет, на том же и все прочие станут».
— Сильно…
— Долго в исторических дебрях блуждать не стану, скажу проще: распустились эти ребята вконец, и сладу с ними не стало просто никакого, пока не выпала та оказия. А началась вся история пошло: двое ткачей учинили грабеж прямо на городских улицах. Что за такое полагается? Правильно, смертная казнь. Однако, когда ратманы постановили по закону, ткацкие мастера заявили, что по их мнению тех двоих должно оправдать, на решения судей плевать они хотели, а после, долго не думая, устроили прямо в ратуше настоящую потасовку и одного из своих дружков отбили. Второго магистратские утащили вовремя… Собственно, это и было последней каплей. Горожане возмутились, от возмущений перешли к призывам «доколе, братие!», кто-то ударил в колокол… Слишком долго они стояли всем поперек глотки. Кроме соседей, родичей и друзей ограбленных, кроме самих ратманов, кроме других гильдий, к делу подключились еще и торговцы; словом, когда эти парни поняли, что им крышка, каяться было поздно. Поначалу они пытались отбиваться, но в конце концов разбежались.